Вели сейчас с супругой моей нервической довольно таки светские беседы, и как-то так непроизвольно сошлись на том, что любой человек, заставший совок, при условии, что и тогда и сейчас этот человек был относительно вменяем, не может относиться к совку никак иначе, кроме как с юмором и дичайшей иронией.
Да, все знают, что лучше всего при сталине и большевиках жилось школьникам девяносто четвёртого года рождения, это общеизвестный факт. У них там и мороженное по восемь копеек было, и прочая ряженка без красителей, по которой они ностальгируют теперь в тематических пабликах. Но люди постарше, те, которые видели всё своими глазами и могли делать несложные выводы, опираясь на нехитрые причинно-следственные связи, они-то должны помнить.
Я был октябрёнком, ребята. И даже пионером успел побыть пару лет. И уже тогда, своим достаточно ещё недоразвитым школьным мозгом, я понимал, что всё это – сплошная показуха и тотальная отчётность.
Мы ничего не делали, кроме как не забывали носить звёздочку, а затем галстук и значок, ибо за их отсутствие могли поругать. И всё! Галстук должен был быть чистым и глаженым. Завязан правильным, уставным узлом. Значок на левой стороне. Всё. Носи цак и всё будет нормально. По престольным праздникам – линейка и торжественный вынос знамени. Все кидают косую зигу и делают страшные глаза. Школа, равняйсь! Смирно! Равнение на знамя! Застучали в барабаны, хрипло засопел мятый горн. Поздравили всех с очередной годовщиной октября, спели унылый гимн и побежали скорее слушать, как Сашка продолжит пересказывать виденный накануне на видеомагнитофоне фильм про Рэмбу.
Да, нам постоянно читали и говорили про героических пионеров, которые в войну голыми руками душили проклятых фашистов прямо в танках. Прямо через броню блять душили, такая уж их пионерская ярость была крепкая и классово верная. И про то как пионеры и октябрята помогают старшим. Как собирают металлолом и макулатуру на благо советской родины. И мы даже собирали этот металлолом и приносили тяжеленную макулатуру. И она потом огромной кучей мокла всю осень во внутреннем дворе школы, а зимой на этой куче начали кататься на портфелях и кто-то сломал руку, и всех ругали, а потом ближе к весне трактор загрузил бурое месиво в самосвал и тот повёз наш пионерский привет родине на ближайшую помойку. И все это видели и, я думаю, что так было не только в нашей школе.
И ленина портреты висели в каждом классе, и уже класса с четвёртого мы тайком стреляли в него кусочками жёваной бумаги из разобранных шариковых ручек. Первые три класса он так или иначе имел сакральный статус некой иконы, но уже к четвёртому стремительно утрачивал его, поскольку вся эта торжественная болтовня про его доброту, вечную живучесть и невероятную сообразительность в деле поедания чернильницы как-то сама собой сходила на нет.
И фальшивые песни и стихи про его небывалое величие и нежность ко всему сущему – тоже уже не действовали.
Жена вспомнила, как ей, сопливой малолетке, выпала однажды величайшая честь – стоять в почётном карауле у гипсовой лысой головы. Стоять нужно было долго и всё время, непрерывно кидая салют Ильичу. Через полчаса у ребёнка затекла рука и был скандал, когда кто-то из «старших» заметил, что она стоит не по форме. Поэтому когда со временем лысую голову выносили из актового зала примерно туда же, куда несколькими годами ранее уехала столь нужная для родины макулатура, не было в её юном сердце как говориться ни любви, ни тоски, ни жалости.
И никто не строил никакой коммунизм, ребята. Мои родители точно не строили. И родители моих друзей-приятелей тоже не строили. И даже мой дед – партийный работник среднего звена – ничего не строил, а лишь материл выступающих по телевизору вождей, брезгливо передразнивал газетные заголовки, да не забывал говорить мне, что бы я где не ляпнул про его такое поведение. И пёр домой спецпайки и вообще всё, что только было можно.
Вообще все взрослые только и делали, что рыскали в поисках еды, джинсов, телевизоров, пылесосов, чешских гарнитуров и путёвок в болгарию. Все что-то доставали и урывали. Где-то что-то выбрасывали, и люди тот час кидались туда, подбирать это выброшенное. Я в детстве не понимал, как это – выбросили джемпера хорошие? Зачем выбросили, если они ещё хорошие? Потом достаточно быстро понял.
У меня вообще в детстве, особенно после прочтения ряда книг фантастического характера, было стойкое ощущение, что мы все прилетели на неизвестную планету, на которой никого нет и лишь останки неизвестной нам цивилизации, полуразрушенные временем напоминают о былом величие. Какие-то изваяния, чудовищные мегалиты, неведомые конструкции из ржавого металла и застывшие загадочные механизмы.
И что люди пытаются со всем этим как-то взаимодействовать, но абсолютно не понимают, как это делать. Да, они кое-как расшифровали и перевели древние письмена, более менее разобрались в древних культах чужих богов, но всё это почему-то не срабатывает. Боги молчат, железное небо безмолвно и ритуальные песни не поднимают мертвецов из холодной тьмы забвения. И все бегают, доказывая друг другу, что воооон та гипсовая громадина по ночам ходит по городу, и никто в это не верит, потому что главное – достать сервелат к новому году.
И сейчас, когда люди моего возраста ностальгируют по СССР – я искренне им удивляюсь. А когда это делают люди, которым сейчас сорок-пятьдесят-шестьдесят – я вообще скатываюсь на самое днище самого беспросветного ахуя. Нет, я понимаю, ностальгия по детству, память убирает всё плохое, замещая убогие воспоминания несуществующим безликим глянцем беззубого умиления, но всё же – очень странно.
А с другой стороны и не странно совсем. Такой уж человек организм – как ему скажешь, такой он и будет. И раз сейчас говорят, что в СССР было ахуеть как пиздато, стало быть именно так оно и было. Такую страну просрали, сучечьки! Где моё мороженное за восемь копеек блять?!!!

Доклад окончен.