Лето… Жаркое, влажное лето северного побережья Жёлтого моря. Пятимиллионный Далянь – город пляжей и небоскребов, - словно под серым полупрозрачным зонтом, излучающим мегаватты тепла. Город кипит, живёт, полон полчищами китайцев и туристов.

Стою на балконе пятиэтажного подземного мегамаркета *Victory Square*. Внизу плывут черноголовые толпы, вокруг меня – незнакомая речь. Пиздопротивная, между прочим. В руках – жестянка с соком грецкого ореха, в кармане – пачка сигарет *Meideng*. Жолтые, кажется, даже в табак умудрились напихать анис и малосянь.

Среди гула ухо выхватывает посторонние здесь звуки. Голова непроизвольно поворачивается в поисках источника. Русские. Баба – мелированная кобыла с ухватками челночницы с многолетним стажем, мужик – по виду смурной жилистый алкоголик. И ребенок. Ангел во плоти. Девочка лет десяти - двенадцати с золотыми волосами и глазами цвета неба. Не китайских пластиковых небес. Небо русской осени.
Мама покупает дочке туфли.
- Сколько? Двести юаней? Да вы ахуели!, - не знаю, как другие, а наши за границей не скупятся на выражения. Никто же не понимает.
Три китаянки, одинаковы с лица, безрадостно пихают ей в руки калькулятор – мол, пиши почём, торгуйся. - Они это любят, но тут, кажется, уже немного устали. Не на ту напали, девчонки.
- Тридцать! - Орет мамаша. Барышня, да вы сами охуели – думаю я. Меру-то надо знать.
Мама, похоже, настроена серьёзно и отступать не собирается.
Пять минут крику и матов на двух языках.
-СытО пиисят! – узкоглазые явно начинают напрягаться, но улыбки с лиц не сходят. А хуле – работа в городе за счастье. Это вам не рис окучивать без выходных и перекуров.
-Ёб вашу! Сорок или я ухожу! – мамаша делает вид, что начинает собираться. В синих глазах ангела – тоска и тревога. Туфли такие красивые…
Китаянки переводят дух, по лицам видно – рады избавиться. Виновато косятся на девочку.

Не на ту напали, девчонки! Мамаша переходит в наступление. Шум, гам. Появлется китаянка постарше. Не обращая внимания на орущих, садится на корточки. Примеряет туфли на ангела, они беседуют на языке, понятном только им двоим. Встаёт и подходит к мамке, трогает её за локоть. Та замолкает и оборачивается.
Жесты, особенно такие – язык международный. Они понятны даже мне, тупому. Старшая жолтая показывает на девочку, прикладывает руки к сердцу, морщится, как от боли. Машет в сторону туфель. Дескать, забирай. Согласна, сорок.
Лицо мамаши – словно в мёд макнули. Сверкнули в улыбке золотые коронки, сорок юаней брошены на прилавок. Одной рукой хватает коробку, другой – за руку ангела. Быстро удаляются. Не совсем быстро. Ножки ангела – как у сломанной куклы. Тонкие ручонки, скособоченное тельце. Это ДЦП. Церебральный паралич. Детский.

Бля, душно-то как. Пойду на улицу, покурю. И что они пихают в эти сигареты.