Отец рассказал.
Что-то он всё чаще вспоминает своё детство.
Стареет?

Это был небольшой двор в центре старинного городка. В глубине двухэтажный особняк с толстыми, до метра, стенами. А вокруг него постройки и бывшая барская конюшня, превращенные после революции в жилой фонд.

Но комнаты просторные, двери широкие, потолки высокие. Коммуналка - не коммуналка , поскольку у каждой семьи отдельная квартира, но коммуна.

Взрослые приблизительно одного возраста. И дети - погодки, разница небольшая.

Мужики сварили и навесили ворота на единственный со двора выход на улицу , привезли песок в сколоченную песочницу, вкопали качели, турничок. Поставили под старой черемухой стол с лавочками, женщины насеяли цветов. Скинулись на машину ворованного асфальта - заасфальтировали, потом ещё раз скинулись - обмыть обустройство дворика и зажили дружно, без суеты. Этакий рай в центре городка.

Правда, иногда,перед праздниками,бабы кричали, не поделив верёвок для сушки, а потом, завесив простынями и занавесками весь двор, так же визгливо отгоняли детвору от белья.

Всё лето двери настежь - ветер трепал занавески игонялкухонные ароматы. Дети по утрам выскакивали во двор - кто с блином, кто с хлебом, намазанным маргарином, посыпанным сахаром или солью. И уже до отбоя не заходили в дом - мамки кормили,учили и наказывали под черемухой. Да и сами в свободную минутку - кто с миской борща, кто с чашкой молока присаживались передохнуть среди хлопот.

Дети частенько приносили с помоек несчастных чуть живых котят, которых выкармливали и лечили всей дворней. Коты вырастали. Некоторые убегали, но несколько оставалось – днём спали на крышах , а ночью охотились в сараях.

Мужики в выходной засиживались во дворе за пивом. Кто-нибудь из пацанов подбегал к подобревшему застолью - чётко вычислив, что вот сейчас можно, и с визгом бежал к ребятне с добычей - рыбиной сушёной, куском чайной колбасы или горстью слипшихся конфет-подушечек.

Зимой снег сгребали в середину двора. Мальчишки носились с ведрами, пытались забаву заливать. Но не хватало ни терпения , ни морозов.

Однажды утром на этой самой горке и увидели мы Тима - он стоял на верхушке и приветственно размахивал хвостом, "раскланиваясь" и (честное слово) улыбаясь. Сначала подумали, что это овчарка по пузо в снегу, но когда пёс спустился, оказалось - создатель пошутил и к телу большой собаки приставил ноги таксы - короткие и кривые. Зато умом и сердцем наградил щедро - добряк, умница и хитрец. Посмеялись над ним и оставили жить при дворе.

Прижился - с котами в дружбе, попусту не брехал, не гадил, в комнаты не заходил. Да и поговорить с ним можно было - слушал, навострив уши, головой вертел, в нужных местах хвостом шевелил. И тоже по-разному - то чуть, деликатно, а то заколотит на эмоциях и подрыкнет.

Будку сколотили, соломы, тряпья накидали. Но не стал он будку обживать, пока не сообразили ближе к воротам её поставить - как и положено сторожу. Тогда зашёл - не торопясь, с достоинством. К себе

уходил , когда все по домам расходились и двери закрывали. А спал всегда высунув наружу нос - бдел.

На Тима отозвался - то ли угадали с кличкой, то ли понравилась. Ну Тим - так Тим. Два раза в год пропадал дней на десять. Возвращался покусанным, хромающим, а то и с разорванным ухом - свадьбы, что поделаешь.

К зиме обрастал новой шерстью. Чёрной, с фиолетовым отливом, блестящей - будто купали его с мылом дорогим. Вот только на спине рыжая клякса была - словно краски не хватило.

Повадился к воротам дядька подходить - совал Тиму через прутья то кость куриную, то голову рыбью. Гладил, что-то приговаривал. Тим на ласку отзывался - глаза прищуривал, лоб подставлял - видно, нравилось. Подружились крепко. А однажды Тим ушёл с ним и не вернулся.

Уже другой зимой мужики увидели их вместе - дядьку этого и Тима. На голове дядьки. В виде шапки...

Бабы поплакали, мужики напились, поминая пса. А Сашка с Мишкой по вечерам пол зимы бегали куда-то. Потом ясно стало куда - выследили дядьку того, сорвали шапку и спрятали в сараях.

А весной похоронили в углу двора. Не шапку хоронили - Тима.